|
Животные не спят они во тьме ночной стоят над миром каменной стенойЗаболоцкий Н - Лицо коня (стих. чит. И.Кваша)"Лицо коня"Животные не спят. Они во тьме ночной Рогами гладкими шумит в соломе Лицо коня прекрасней и умней. И зная всё, кому расскажет он И если б человек увидел Но вот конюшня опустела, 1926 читает Игорь Квуаша В ряде стихотворений, написанных во одно время со «Столбцами» (1929) и поэмой «Торжество земледелия» (1933), Заболоцкий обращается к философской проблематике, к вопросам жизни и смерти. В таких стихотворениях, как «Лицо коня» (1926), речь идет о тех вопросах, которые в дальнейшем станут основными для Заболоцкого. Он противопоставляет жизни людей, живущих «умно и некрасиво», нераскрытую мудрость природы, жизнь и красоту деревьев. В мире природы нет разобщения, поэтому деревья могут превращаться в людей, а люди в деревья. Превращение людей в деревья — чудо, свидетельствующее об единстве всего живого. В стихотворении «Лицо коня» очеловечен и одухотворен облик коня. Здесь сказалось и воздействие живописи П. Филонова, изображавшего на своих картинах «лица» коней, проникнутые мыслью и страданием, переплетающимися в едином жизненном потоке движения природы. staroeradio.ru Заболоцкий Н - Лицо коня (стих. чит. И.Кваша)"Лицо коня"Животные не спят. Они во тьме ночной Рогами гладкими шумит в соломе Лицо коня прекрасней и умней. И зная всё, кому расскажет он И если б человек увидел Но вот конюшня опустела, 1926 читает Игорь Квуаша В ряде стихотворений, написанных во одно время со «Столбцами» (1929) и поэмой «Торжество земледелия» (1933), Заболоцкий обращается к философской проблематике, к вопросам жизни и смерти. В таких стихотворениях, как «Лицо коня» (1926), речь идет о тех вопросах, которые в дальнейшем станут основными для Заболоцкого. Он противопоставляет жизни людей, живущих «умно и некрасиво», нераскрытую мудрость природы, жизнь и красоту деревьев. В мире природы нет разобщения, поэтому деревья могут превращаться в людей, а люди в деревья. Превращение людей в деревья — чудо, свидетельствующее об единстве всего живого. В стихотворении «Лицо коня» очеловечен и одухотворен облик коня. Здесь сказалось и воздействие живописи П. Филонова, изображавшего на своих картинах «лица» коней, проникнутые мыслью и страданием, переплетающимися в едином жизненном потоке движения природы. control.audiopedia.su Лицо коня. Стихотворения и поэмы 1918—1939 годов. Николай Заболоцкий. Читать онлайнЖивотные не спят. Они во тьме ночной Рогами гладкими шумит в соломе Лицо коня прекрасней и умней. И, зная все, кому расскажет он И если б человек увидел Мы услыхали бы слова. Но вот конюшня опустела, 1926 Ключевые слова: Лицо коня,Животные не спят,Николай Заболоцкий,стих,Стихотворение,поэма,Метаморфозы,творчество,Читать онлайн,стихи,произведения,читать бесплатно,скачать,русская литература,поэзия,поеты обэриуты,обэриу md-eksperiment.org Текст песни Николай Заболоцкий - Лицо Коня перевод, слова песни, видео, клипЖивотные не спят. Они во тьме ночнойСтоят над миром каменной стеной. Рогами гладкими шумит в соломе Лицо коня прекрасней и умней. И зная всё, кому расскажет он И если б человек увидел Но вот конюшня опустела, Stand above the world by a stone wall. Horn smooth roars in the straw The horse's face is more beautiful and smarter. And knowing everything he tells And if a man saw But now the stable is empty songspro.ru Лицо коня— Николай Заболоцкий —читает Павел Беседин — Поэзия . Проза Рогами гладкими шумит в соломе Лицо коня прекрасней и умней. И зная всё, кому расскажет он И если б человек увидел Но вот конюшня опустела, Просмотров: 13 besedinpawel.ru Все стихи Николая ЗаболоцкогоБашня ГремиУх, башня проклятая! Сто ступеней! Соратник огню и железу, По выступам ста треугольных камней Под самое небо я лезу. Винтом извивается башенный ход, Отверстье, пробитое в камне. Сорвись-ка! Никто и костей не найдет. Вгрызается в сердце тоска мне. А следом за мною, в холодном поту, Как я, распростершие руки, Какие-то люди ползут в высоту, Таща самопалы и луки. О черные стены бряцает кинжал, На шлемах сияние брезжит. Доносится снизу, заполнив провал, Кольчуг несмолкаемый скрежет. А там, в подземелье соборных руин, Где царская скрыта гробница, Леван-полководец, Леван-властелин1 Из каменной ниши стучится: «Вперед, кахетинцы, питомцы орлов! Да здравствует родина наша! Вовеки не сгинет отеческий кров Под черной пятой кизилбаша!2» И мы на последнюю всходим ступень, И солнце ударило в очи, И в сердце ворвался стремительный день Всей силой своих полномочий. В парче винограда, в живом янтаре, Где дуб переплелся с гранатом, Кахетия пела, гордясь в октябре Своим урожаем богатым. Как пламя, в марани3 струилось вино, Веселье лилось из давилен, И был кизилбаш, позабытый давно, Пред этой страною бессилен. И реял над нею свободный орлан, Вздувающий перья на шлеме, И так же, как некогда витязь Леван, Стерег опустевшую Греми. Notes: Греми — древняя столица Кахетии, развалины которой сохранились до сих пор. 1. Леван — кахетинский царь, проводивший в XVI в. политику сближения с Московским государством. Обратно 2. Кизилбаши — персы Обратно 3. Марани — погреб для вина. ОбратноНиколай Заболоцкий. Меркнут знаки Зодиака. Москва: Эксмо-Пресс, 1998. Бегство в ЕгипетАнгел, дней моих хранитель, С лампой в комнате сидел. Он хранил мою обитель, Где лежал я и болел. Обессиленный недугом, От товарищей вдали, Я дремал. И друг за другом Предо мной виденья шли. Снилось мне, что я младенцем В тонкой капсуле пелен Иудейским поселенцем В край далекий привезен. Перед Иродовой бандой Трепетали мы. Но тут В белом домике с верандой Обрели себе приют. Ослик пасся близ оливы, Я резвился на песке. Мать с Иосифом, счастливы, Хлопотали вдалеке. Часто я в тени у сфинкса Отдыхал, и светлый Нил, Словно выпуклая линза, Отражал лучи светил. И в неясном этом свете, В этом радужном огне Духи, ангелы и дети На свирелях пели мне. Но когда пришла идея Возвратиться нам домой И простерла Иудея Перед нами образ свой - Нищету свою и злобу, Нетерпимость, рабский страх, Где ложилась на трущобу Тень распятого в горах,- Вскрикнул я и пробудился... И у лампы близ огня Взор твой ангельский светился, Устремленный на меня. Николай Заболоцкий. Меркнут знаки Зодиака. Москва: Эксмо-Пресс, 1998. Белая ночьГляди: не бал, не маскарад, Здесь ночи ходят невпопад, Здесь от вина неузнаваем, Летает хохот попугаем. Здесь возле каменных излучин Бегут любовники толпой, Один горяч, другой измучен, А третий книзу головой. Любовь стенает под листами, Она меняется местами, То подойдет, то отойдет... А музы любят круглый год. Качалась Невка у перил, Вдруг барабан заговорил - Ракеты, выстроившись кругом, Вставали в очередь. Потом Они летели друг за другом, Вертя бенгальским животом. Качали кольцами деревья, Спадали с факелов отрепья Густого дыма. А на Невке Не то сирены, не то девки, Но нет, сирены,- на заре, Все в синеватом серебре, Холодноватые, но звали Прижаться к палевым губам И неподвижным, как медали. Обман с мечтами пополам! Я шел сквозь рощу. Ночь легла Вдоль по траве, как мел бела. Торчком кусты над нею встали В ножнах из разноцветной стали, И тосковали соловьи Верхом на веточке. Казалось, Они испытывали жалость, Как неспособные к любви. А там, вдали, где желтый бакен Подкарауливал шутих, На корточках привстал Елагин, Ополоснулся и затих: Он в этот раз накрыл двоих. Вертя винтом, бежал моторчик С музыкой томной по бортам. К нему навстречу, рожи скорчив, Несутся лодки тут и там. Он их толкнет - они бежать. Бегут, бегут, потом опять Идут, задорные, навстречу. Он им кричит: "Я искалечу!" Они уверены, что нет... И всюду сумасшедший бред. Листами сонными колышим, Он льется в окна, липнет к крышам, Вздымает дыбом волоса... И ночь, подобно самозванке, Открыв молочные глаза, Качается в спиртовой банке И просится на небеса. Николай Заболоцкий. Меркнут знаки Зодиака. Москва: Эксмо-Пресс, 1998. БетховенВ тот самый день, когда твои созвучья Преодолели сложный мир труда, Свет пересилил свет, прошла сквозь тучу туча, Гром двинулся на гром, в звезду вошла звезда. И яростным охвачен вдохновеньем, В оркестрах гроз и трепете громов, Поднялся ты по облачным ступеням И прикоснулся к музыке миров. Дубравой труб и озером мелодий Ты превозмог нестройный ураган, И крикнул ты в лицо самой природе, Свой львиный лик просунув сквозь орган. И пред лицом пространства мирового Такую мысль вложил ты в этот крик, Что слово с воплем вырвалось из слова И стало музыкой, венчая львиный лик. В рогах быка опять запела лира, Пастушьей флейтой стала кость орла, И понял ты живую прелесть мира И отделил добро его от зла. И сквозь покой пространства мирового До самых звезд прошел девятый вал... Откройся, мысль! Стань музыкою, слово, Ударь в сердца, чтоб мир торжествовал! Николай Заболоцкий. Меркнут знаки Зодиака. Москва: Эксмо-Пресс, 1998. БолезньБольной, свалившись на кровать, Руки не может приподнять. Вспотевший лоб прямоуголен — Больной двенадцать суток болен. Во сне он видит чьи-то рыла, Тупые, плотные, как дуб. Тут лошадь веки приоткрыла, Квадратный выставила зуб. Она грызет пустые склянки, Склонившись, Библию читает, Танцует, мочится в лоханки И голосом жены больного утешает. «Жена, ты девушкой слыла. Увы, моя подруга, Как кожа нежная была В боках твоих упруга! Зачем же лошадь стала ты? Укройся в белые скиты И, ставя богу свечку, Грызи свою уздечку!» Но лошадь бьется, не идет, Наоборот, она довольна. Уж вечер. Лампа свет лиет На уголок застольный. Восходит поп среди двора, Он весь ругается и силы напрягает, Чугунный крест из серебра Через порог переставляет. Больному лучше. Поп хохочет, Закутавшись в святую епанчу. Больного он кропилом мочит, Потом с тарелки ест сычуг, Наполненный ячменной кашей, И лошадь называет он мамашей. Николай Заболоцкий. Меркнут знаки Зодиака. Москва: Эксмо-Пресс, 1998. БолероИтак, Равель, танцуем болеро! Для тех, кто музыку на сменит на перо, Есть в этом мире праздник изначальный - Напев волынки скудный и печальный И эта пляска медленных крестьян... Испания! Я вновь тобою пьян! Цветок мечты возвышенной взлелеяв, Опять твой образ предо мной горит За отдаленной гранью Пиренеев! Увы, замолк истерзанный Мадрид, Весь в отголосках пролетевшей бруи, И нету с ним Долорес Ибаррури! Но жив народ, и песнь его жива. Танцуй, Равель, свой исполинский танец, Танцуй, Равель! Не унывай, испанец! Вращай, История, литые жернова, Будь мельничихой в грозный час прибоя! О, болеро, священный танец боя! Русские поэты. Антология в четырех томах. Москва: Детская литература, 1968. Бродячие музыкантыЗакинув на спину трубу, Как бремя золотое, Он шел, в обиде на судьбу. За ним бежали двое. Один, сжимая скрипки тень, Горбун и шаромыжка, Скрипел и плакал целый день, Как потная подмышка. Другой, искусник и борец, И чемпион гитары, Огромный нес в руках крестец С роскошной песнею Тамары. На том крестце семь струн железных, И семь валов, и семь колков, Рукой построены полезной, Болтались в виде уголков. На стогнах солнце опускалось, Неслись извозчики гурьбой, Как бы фигуры пошехонцев На волокнистых лошадях. И вдруг в колодце между окон Возник трубы волшебный локон, Он прянул вверх тупым жерлом И заревел. Глухим орлом Был первый звук. Он, грохнув, пал, За ним второй орел предстал, Орлы в кукушек превращались, Кукушки в точки уменьшались, И точки, горло сжав в комок, Упали в окна всех домов. Тогда горбатик, скрипочку Приплюснув подбородком, Слепил перстом улыбочку На личике коротком, И, визгнув поперечиной По маленьким струнам, Заплакал, искалеченный: - Тилим-там-там! Система тронулась в порядке. Качались знаки вымысла. И каждый слушатель украдкой Слезою чистой вымылся, Когда на подоконниках Средь музыки и грохота Легла толпа поклонников В подштанниках и кофтах. Но богослов житейской страсти И чемпион гитары Подъял крестец, поправил части И с песней нежною Тамары Уста отважно растворил. И все умолкло. Звук самодержавный, Глухой, как шум Куры, Роскошный, как мечта, Пронесся... И в этой песне сделалась видна Тамара на кавказском ложе. Пред нею, полные вина, Шипели кубки дотемна И юноши стояли тоже. И юноши стояли, Махали руками, И страстые дикие звуки Всю ночь раздавалися там... - Тилим-там-там! Певец был строен и суров. Он пел, трудясь, среди дворов Средь выгребных высоких ям Трудился он, могуч и прям. Вокруг него система кошек, Система окон, ведер, дров Висела, темный мир размножив На царства узкие дворов. На что был двор? Он был трубою, Он был тоннелем в те края, Где был и я гоним судьбою, Где пропадала жизнь моя. Где сквозь мансардное окошко При лунном свете, вся дрожа, В глаза мои смотрела кошка, Как дух седьмого этажа. Николай Заболоцкий. Стихотворения. Поэтическая Россия. Москва, "Советская Россия", 1985. В жилищах нашихВ жилищах наших Мы тут живем умно и некрасиво. Справляя жизнь, рождаясь от людей, Мы забываем о деревьях. Они поистине металла тяжелей В зеленом блеске сомкнутых кудрей. Иные, кроны поднимая к небесам, Как бы в короны спрятали глаза, И детских рук изломанная прелесть, Одетая в кисейные листы, Еще плодов удобных не наелась И держит звонкие плоды. Так сквозь века, селенья и сады Мерцают нам удобные плоды. Нам непонятна эта красота - Деревьев влажное дыханье. Вон дровосеки, позабыв топор, Стоят и смотрят, тихи, молчаливы. Кто знает, что подумали они, Что вспомнили и что открыли, Зачем, прижав к холодному стволу Свое лицо, неудержимо плачут? Вот мы нашли поляну молодую, Мы встали в разные углы, Мы стали тоньше. Головы растут, И небо приближается навстречу. Затвердевают мягкие тела, Блаженно древенеют вены, И ног проросших больше не поднять, Не опустить раскинутые руки. Глаза закрылись, времена отпали, И солнце ласково коснулось головы. В ногах проходят влажные валы. Уж влага поднимается, струится И омывает лиственные лица: Земля ласкает детище свое. А вдалеке над городом дымится Густое фонарей копье. Был город осликом, четырехстенным домом. На двух колесах из камней Он ехал в горизонте плотном, Сухие трубы накреня. Был светлый день. Пустые облака, Как пузыри морщинистые, вылетали. Шел ветер, огибая лес. И мы стояли, тонкие деревья, В бесцветной пустоте небес. Николай Заболоцкий. Стихотворения. Поэтическая Россия. Москва, "Советская Россия", 1985. В киноУтомленная после работы, Лишь за окнами стало темно, С выраженьем тяжелой заботы Ты пришла почему-то в кино. Рыжий малый в коричневом фраке, Как всегда, выбиваясь из сил, Плел с эстрады какие-то враки И бездарно и нудно острил. И смотрела когда на него ты И вникала в остроты его, Выраженье тяжелой заботы Не сходило с лица твоего. В низком зале, наполненном густо, Ты смотрела, как все, на экран, Где напрасно пыталось искусство К правде жизни припутать обман. Озабоченных черт не меняли Судьбы призрачных, плоских людей, И тебе удавалось едва ли Сопоставить их с жизнью своей. Одинока, слегка седовата, Но еще моложава на вид, Кто же ты? И какая утрата До сих пор твое сердце томит? Где твой друг, твой единственно милый, Соучастник далекой весны, Кто наполнил живительной силой Бесприютное сердце жены? Почему его нету с тобою? Неужели погиб он в бою Иль, оторван от дома судьбою, Пропадает в далеком краю? Где б он ни был, но в это мгновенье Здесь, в кино, я уверился вновь: Бесконечно людское терпенье, Если в сердце не гаснет любовь. Николай Заболоцкий. Меркнут знаки Зодиака. Москва: Эксмо-Пресс, 1998. В тайгеЗа высокий сугроб закатилась звезда, Блещет месяц — глазам невтерпеж. Кедр, владыка лесов, под наростами льда На бриллиантовый замок похож. Посреди кристаллически-белых громад На седом телеграфном столбе, Оседлав изоляторы, совы сидят, И в лицо они смотрят тебе. Запахнув на груди исполинский тулуп, Ты стоишь над землянкой звена. Крепко спит в тишине молодой лесоруб, Лишь тебе одному не до сна. Обнимая огромный канадский топор, Ты стоишь, неподвижен и хмур. Пред тобой голубую пустыню простер Замурованный льдами Амур. И далеко внизу полыхает пожар, Рассыпая огонь по реке, Это печи свои отворил сталевар В Комсомольске, твоем городке. Это он подмигнул в ледяную тайгу, Это он побратался с тобой, Чтобы ты не заснул на своем берегу, Не замерз, околдован тайгой. Так растет человеческой дружбы зерно, Так в январской морозной пыли Два могучие сердца, сливаясь в одно, Пламенеют над краем земли. Николай Заболоцкий. Меркнут знаки Зодиака. Москва: Эксмо-Пресс, 1998. В этой роще березовой...В этой роще березовой, Вдалеке от страданий и бед, Где колеблется розовый Немигающий утренний свет, Где прозрачной лавиною Льются листья с высоких ветвей,— Спой мне, иволга, песню пустынную, Песню жизни моей. Пролетев над поляною И людей увидав с высоты, Избрала деревянную Неприметную дудочку ты, Чтобы в свежести утренней, Посетив человечье жилье, Целомудренно бедной заутреней Встретить утро мое. Но ведь в жизни солдаты мы, И уже на пределах ума Содрогаются атомы, Белым вихрем взметая дома. Как безумные мельницы, Машут войны крылами вокруг. Где ж ты, иволга, леса отшельница? Что ты смолкла, мой друг? Окруженная взрывами, Над рекой, где чернеет камыш, Ты летишь над обрывами, Над руинами смерти летишь. Молчаливая странница, Ты меня провожаешь на бой, И смертельное облако тянется Над твоей головой. За великими реками Встанет солнце, и в утренней мгле С опаленными веками Припаду я, убитый, к земле. Крикнув бешеным вороном, Весь дрожа, замолчит пулемет. И тогда в моем сердце разорванном Голос твой запоет. И над рощей березовой, Над березовой рощей моей, Где лавиною розовой Льются листья с высоких ветвей, Где под каплей божественной Холодеет кусочек цветка,— Встанет утро победы торжественной На века. Николай Заболоцкий. Меркнут знаки Зодиака. Москва: Эксмо-Пресс, 1998. Вечер на ОкеВ очарованье русского пейзажа Есть подлинная радость, но она Открыта не для каждого и даже Не каждому художнику видна. С утра обремененная работой, Трудом лесов, заботами полей, Природа смотрит как бы с неохотой На нас, неочарованных людей. И лишь когда за темной чащей леса Вечерний луч таинственно блеснет, Обыденности плотная завеса С ее красот мгновенно упадет. Вздохнут леса, опущенные в воду, И, как бы сквозь прозрачное стекло, Вся грудь реки приникнет к небосводу И загорится влажно и светло. Из белых башен облачного мира Сойдет огонь, и в нежном том огне, Как будто под руками ювелира, Сквозные тени лягут в глубине. И чем ясней становятся детали Предметов, расположенных вокруг, Тем необъятней делаются дали Речных лугов, затонов и излук. Горит весь мир, прозрачен и духовен, Теперь-то он поистине хорош, И ты, ликуя, множество диковин В его живых чертах распознаешь. Николай Заболоцкий. Меркнут знаки Зодиака. Москва: Эксмо-Пресс, 1998. Вечерний барВ глуши бутылочного рая, Где пальмы высохли давно, Под электричеством играя, В бокале плавало окно. Оно, как золото, блестело, Потом садилось, тяжелело, Над ним пивной дымок вился... Но это рассказать нельзя. Звеня серебряной цепочкой, Спадает с лестницы народ, Трещит картонною сорочкой, С бутылкой водит хоровод. Сирена бледная за стойкой Гостей попотчует настойкой, Скосит глаза, уйдет, придет, Потом с гитарой на отлет Она поет, поет о милом, Как милого она любила, Как, ласков к телу и жесток, Впивался шелковый шнурок, Как по стаканам висла виски, Как, из разбитого виска Измученную грудь обрызгав, Он вдруг упал. Была тоска, И все, о чем она ни пела, Легло в бокал белее мела. Мужчины тоже всё кричали, Они качались по столам, По потолкам они качали Бедлам с цветами пополам. Один рыдает, толстопузик, Другой кричит: "Я - Иисусик, Молитесь мне, я на кресте, В ладонях гвозди и везде!" К нему сирена подходила, И вот, тарелки оседлав, Бокалов бешеный конклав Зажегся, как паникадило. Глаза упали, точно гири, Бокал разбили, вышла ночь, И жирные автомобили, Схватив под мышки Пикадилли, Легко откатывали прочь. А за окном в глуши времен Блистал на мачте лампион. Там Невский в блеске и тоске, В ночи переменивший краски, От сказки был на волоске, Ветрами вея без опаски. И как бы яростью объятый, Через туман, тоску, бензин, Над башней рвался шар крылатый И имя "Зингер" возносил. Николай Заболоцкий. Стихотворения. Поэтическая Россия. Москва, "Советская Россия", 1985. * * *Во многом знании — немалая печаль, Так говорил творец Экклезиаста. Я вовсе не мудрец, но почему так часто Мне жаль весь мир и человека жаль? Природа хочет жить, и потому она Миллионы зерен скармливает птицам, Но из миллиона птиц к светилам и зарницам Едва ли вырывается одна. Вселенная шумит и просит красоты, Кричат моря, обрызганные пеной, Но на холмах земли, на кладбищах вселенной Лишь избранные светятся цветы. Я разве только я? Я — только краткий миг Чужих существований. Боже правый, Зачем ты создал мир, и милый и кровавый, И дал мне ум, чтоб я его постиг! Николай Заболоцкий. Меркнут знаки Зодиака. Москва: Эксмо-Пресс, 1998. rupoem.ru |